– Никто вас не винит. – Я сумел наконец вклиниться в нескончаемый рассказ о событиях, про которые и понятия не имел. – Завхоз получил по заслугам. Однако я пришел не из-за этого.

У меня еще не сложилось четкого плана беседы. Одно было ясно заранее: первым упоминать о Кеше мне нельзя. Зачем ему портить жизнь? Я уйду, а ему-то здесь учиться и учиться. Если бы к нашей Авроре ввалился в кабинет некто официальный с вопросами про ученика Ломова, меня бы потом до последнего звонка держали под подозрением и дергали по любому поводу. Нет уж, такого я не допущу. Пусть директриса назовет Кешу сама, без моей подсказки. Но вот как ее подвести к этой мысли? О-о, кажется, есть идея!

– Уважаемая Алевтина Олеговна, – начал я, – вы, конечно же, знаете, что двадцать столичных школ будут выдвинуты на соискание грантов ФИАП и правительства Москвы, и три победителя получат по сто учебных носителей с новейшими записями для уроков…

Хотя эти гранты я придумал не далее как пять секунд назад, директриса с важным видом закивала: да, да, конечно, она знает.

– Таким образом, – продолжал я импровизировать, – для начала необходимо отобрать из общего списка этих двадцать претендентов. Условие одно. Поскольку штатное расписание школ-победителей расширено не будет, обслуживать грант придется непосредственно учащимся. Прежде чем сформировать двадцатку, нам важно знать: найдутся ли у вас ученики, которые могут взять на себя…

– Найдутся! – Алевтина Олеговна даже не дала мне договорить. – Среди выпускников будущего года у нас четверо отличников по биологии, из них двое стали победителями городских олимпиад…

Про себя я прикинул, что никто из тех четверых не может быть Кешей. Во-первых, по возрасту, а во-вторых, не может – и все. Иная психология. Когда подрабатываешь отловом птиц, на ловлю пятерок сил уже не остается. Либо то, либо другое. Какие там городские олимпиады, о чем вы, тетенька? Серьезному тринадцатилетнему мужчине эти детские глупости ни к чему.

– Выпускники не годятся. – Я покачал головой. – Они закончат школу, и кто будет приглядывать за носителями? Ваш ненадежный завхоз? Тут требуются пяти- или шестиклассники с практическими навыками. Я не против теории, но без живого опыта никакой учебник не поможет. Вот я и хочу знать: у вас есть хоть один такой кандидат? Если да, я с ним побеседую. Если нет, то пойду.

По лицу директрисы пробежала тень, и я понял, что кандидат, подходящий под мое описание, у нее есть. Но предъявлять его мне она очень не хочет. Считает его, наверное, не гордостью школы, а совсем наоборот – головной болью, шилом в заднице и божьим наказанием. По закону учительской логики таких опасных деток никому из посторонних показывать нельзя категорически… Что ж, придется форсировать события. Времени у меня мало. Скоро конец урокам, а на свободе его фиг отыщешь. Не бегать же по всем коридорам с воплями: «Иннокентий! Иннокентий!»

– Понимаю, вы в затруднении. – Я встал с места и церемонно поклонился. – Сожалею, что отнял у вас время. Всего доброго. В следующий раз вам обязательно повезет с грантом… Кстати, не подскажете, интернат имени графини Уваровой далеко отсюда?

«Зависть – медленно действующий яд, а ревность – взрывчатка», – часто говорит шеф. При долговременной осаде зависть эффективней, но когда нужен быстрый результат, ревность предпочтительней. По ярким отблескам в зрачках Алевтины Олеговны я догадался, что у нее под черепом только что проснулся беззвучный мини-вулкан.

– Есть! – выпалила она. – У нас есть именно такой мальчик!

– Послушный? Не хулиган? Не подведет?

– Что вы! Замечательный мальчик! – с воодушевлением отозвалась директриса. И для наглядности изобразила жестами что-то легкое, воздушное, невесомое. Типа облака или порции взбитых сливок.

Узнаю эту честную интонацию и эти жесты. На базаре они – верный признак того, что тебя пытаются нагло надуть. Значит, директриса и впрямь терпеть не может парня. Определенно – мой кадр.

– Его фамилия? – Я строго наставил на Алевтину Олеговну указательный палец, как пистолет. – Имя? Возраст? Класс?

– Савочкин, Иннокентий, тринадцать лет, шестой «В».

А вот и тезка! Имя, возраст, психологический профиль, круг интересов – все совпадает. Девяносто девять из ста, что Кеша – тот самый. Для очистки совести нужен только последний тест.

– Приведите этого Савочкина сюда, – распорядился я. – Надеюсь, вы не против, если мы с ним побеседуем прямо здесь?

Алевтина Олеговна согласилась в полной уверенности, что она-то во время беседы обязательно будет третьей. Как бы не так! У меня были другие планы. Едва мальчик, подталкиваемый сзади директрисой, очутился в ее кабинете, я вежливо, но непреклонно выдавил хозяйку обратно за дверь. При этом я цитировал ей фиаповскую инструкцию 38/56 о соблюдении конфиденциальности. И цитату, и всю инструкцию я, разумеется, придумал на ходу, а ее дробный номер позаимствовал у дома, где теперь живет Эвелина.

Тезка оказался точь-в-точь таким, каким его описали: кудрявым и маленьким. Держался он надменно, руки прятал в карманах, но когда я протянул ему свою, он все-таки снизошел до рукопожатия. Я увидел его исцарапанные пальцы – и последние сомнения отпали. Он! Никакие перчатки не спасут птицелова от когтей и клювов. Если зарабатываешь на флоре и фауне, будь готов пострадать. Даже аптечная мята, когда ее собираешь, без боя тебе не сдастся.

– Привет, – поздоровался я. – Садись поудобней. Ты, значит, Иннокентий Савочкин. А моя фамилия Ломов, и я твой тезка. Будем знакомы.

– Угу. – Мальчик присел на краешек кресла и поджал ноги. – Алевтина Олеговна говорит, вы из птичьей инспекции…

Сейчас мне придется огорчить Кешу, а потом немного разозлить.

– На самом деле, Иннокентий, я из другого ведомства, но об этом Алевтина Олеговна еще не знает. – Я улыбнулся тезке, как сообщнику. – А может, мы ей и не скажем. Все зависит от нашего с тобой разговора…

– Если вы из полиции, – презрительно сказал Кеша, – и опять насчет моего волонтерства у Наждачного, то я уже объяснялся в этой вашей комиссии… ну по несовершеннолетним. Мама мне разрешила, у директрисы есть ее расписка, а сама Алевтина мне не указ…

Головастый парень, мысленно восхитился я. Знает свои права. Не то что я, олух, в его возрасте. Когда Кеше Ломову было тринадцать, он интересовался не митингами, а книжками про Средиземье и комиксами про Штирлица. Ну и «Декамерон» почитывал, естественно.

– Ничего против Наждачного не имею, – заверил я Кешу, – и против его волонтеров тоже. Это совсем не моя головная боль. Давай-ка лучше обсудим твой бизнес. Ты, значит, в свободное от школы время пернатых ловишь? И где, интересно, в Москве самый лучший улов?

– Я ничего не нарушил, – с вызовом произнес мальчик, глядя на меня исподлобья. – Есть постановление городской думы от 7 мая 1995 года, я в школьной библиотеке нашел. Там написано: «Сбор и сдача вторичных носителей в Москве разрешены всем жителям города и области, начиная с тринадцати лет». Вот! А мне уже тринадцать и четыре месяца, могу вам хоть метрику из дома принести.